ул. Октябрьская, д.3
тел./факс: +7(496) 613-9993
E-mail: hram1891@mail.ru

ул. Октябрьская тел./факс: +7(496) 613-9993 E-mail: hram1891@mail.ru

Коломенская епархия
Московской митрополии
Русской Православной церкви

Интервью

Даниил и Вероника Григорьевы исполняют древнерусские песнопения. На экране пример древнерусскойпевческой рукописи

Евхаристический канон

Интервью с Вероникой Юрьевной и Даниилом Алексеевичем Григорьевыми, руководителями хора Патриаршего центра древнерусской богослужебной традиции

Предлагаем Вашему вниманию интервью с Вероникой Юрьевной и Даниилом Алексеевичем Григорьевыми, руководителями хора Патриаршего центра древнерусской богослужебной традиции. Вероника Григорьева – кандидат искусствоведения, исследователь древнерусского пения, доцент кафедры регентования ПСТГУ, автор нескольких десятков научных и учебно-методических работ по истории, теории и практикецерковного пения. Даниил Григорьев – исследователь древнерусского пения и старообрядческих традиций, головщик единоверческого (старообрядного) храма Покрова Пресвятой Богородицыв Рубцове (г. Москва).

На протяжении всего времени, прошедшего с момента раскола, Русская православная церковь прикладывала усилия к тому, чтобы исцелить эту рану.В череде прочих мероприятий особо нужно отметить учреждение в 1800 г. единоверия: тем старообрядцам, которые соглашались признать духовенство Русской Православной Церкви, разрешалось совершать богослужение по дораскольному чину, употреблять исключительно знаменное пение и сохранять многие старые обычаи. Современные старообрядные или единоверческие приходы – это часть РПЦ, иерархически подчиняющиеся Патриарху Московскому и всея Руси.

Старообрядцы сохраняют традиции знаменного пения, которое в их среде существует в двух редакциях: наоннойи и наречной. «На онъ» поют староверы-беспоповцы; это певческая редакция, которая характерна тем, что, в соответствии с древнейшей традицией специфического книжного (т. е. богослужебного) произношения слоги текста образуются не только гласными, но и полугласными «еръ» (ъ) и «ерь» (ь). Последние в обычной речи не произносятся, но в пении звучат как «о» и «е», а образованные ими слоги носят название «огласовок»: например, «СогрешихомЪ и беззаконновахомЪ» пропевается «СогрешихомО и беззаконновахомО».

Наречное пение господствует в общинах старообрядцев поповских согласий (помимо белокриницких старообрядцев, это также общины новозыбковцев и часовенных). До революции 1917 г. оно преобладало и у единоверцев. На основании рукописных источников можно заключить, что эта редакция сложилась лишь в нач. 18 в., однако идейные предпосылки пения «наречь» прослеживаются с сер. 17 в.

Современные единоверческие(старообрядные) приходы употребляют как наречное, так и наонное пение. Так, например, в Михайловской слободе близ Москвы поют «наречь», а в образованном 10 лет назад приходе храма Покрова в Рубцове (г. Москва) придерживаются наонной традиции. Это непосредственно связано с тем, какие выходцы из каких старообрядческих согласий присутствуют в числе прихожан и какую из старообрядческих традиций избрал в качестве ориентира духовный руководитель общины. В первом случае это Рогожская слобода , центр старообрядцев-поповцев, во втором – беспоповские Рижская Гребенщиковская и Московская Преображенская общины.

Наш корреспондент К. Б. Ермишина беседовала с исследователями древнерусского пения Д. А. и В. Ю. Григорьевыми о том, чем традиционное древнерусское пение отличается от партесного, принятого церковью повсеместно с 18 в., о понятиях традиции, о разнообразии церковного опыта, обрядов и организации молитвы, которые существуют в мире, о характере русского народа и перспективах древнерусской традиции в современном мире.

Певчие приходского хора храма Покрова в Рубцове (Москва)

1 Рогожская слобода (г. Москва) является центром старообрядчества Белокриницкого согласия.

2 В древнерусской традиции действует «правило открытого слога»: например, поют не «помилуЙнаС», а «помилуИнасО». Слог огласовывается таким образом, что создается единое пространство певческоготекста, мелодически связное, без разрывов на отдельные слоги. Как специальный певческий прием огласовка согласных встречается и в оперном исполнении, и в народной песне, хотя там она проявляется от случая к случаю, а в наонном пении это правило.

3 Попевки – устойчивые мелодические обороты, из которых строится напев.

4 Впервые наонные рукописи стали переводить «на речь», убирая огласовки согласных, чтобы текст выглядел более «современно» и «понятно», еще в 17 веке. Но это были отдельные попытки, которые предпринимались модернистски настроенными личностями. В частности, такие люди входили в «кружок ревнителей благочестия», в котором вопрос о переводе пения «наречь» обсуждался весьма активно: это и архимандрит Никон (будущий Патриарх), и протопоп Аввакум (Петров), позже возглавивший старообрядческую оппозицию. После раскола 1666 г. часть старообрядцев приняла идею перевода пения «наречь», причем в 18 в. для этого использовались и новые «никоновские» переводы, а другая часть – осталась при древнем наонном пении. В кон. 19–нач. 20 в. наречная редакция была зафиксирована в печатных книгах, изданных вначале на средства А. И. Морозова, а затем – Л. Ф. Калашниковым (книгоиздатель из среды старообрядцев-поповцев, большой знаток наречного пения). Так называемые «калашниковские» певческие книги, в том числе, певческие азбуки, получили среди старообрядцев-поповцев наибольшее распространение, по ним учились многие поколения церковных певцов.

К.Е. (Ксения Ермишина) Сейчас вы являетесь руководителями праздничного хора храма Покрова в Рубцове. Расскажите пожалуйста, были ли у вас другие попытки обучить древнему пению желающих?

В.Г. (Вероника Григорьева) Да, были. Например, около года мы провели в Абхазии, где обучали знаменному пению сестер Свято-Троицкого монастыря. Матушка монастыря искала такую форму богослужения, которая бы соответствовала принятому в их монастыре очень строгому уставу и обрела её именно в древнерусском пении.

Д.Г. (Даниил Григорьев) Есть еще один приход, который перенял знаменное пение от меня, – это храм Знамения Пресвятой Богородицы недалеко от Твери. Это приход был образован на месте монастыря, основанного в кон. 14 в. преп. Савватием Оршинским – Савватьевой пустыни. Там тоже поют знаменный роспев. В кон. 90-х гг. настоятель о. Андрей Егоров начинал приход с нуля, когда еще и храма не было, и попросил меня помочь с организацией пения. Вначале мы ездили на пустыньку служить молебны, затем открыли в Твери школу знаменного пения, в которой я несколько лет вел занятия. Школа дала определенные плоды, и сейчас мои ученики там закрепились, поют знаменный роспев. Среди моих учеников в Твери был и Василий Сорокин, сейчас он уже опытный головщик, руководит знаменным хором храма Новомучеников и исповедников Российских в Строгино (г. Москва) и также активно обучает желающих знаменному пению. Позже мы с Вероникой Юрьевной занимались с прихожанами храма Покрова в Рубцове, из которых образовался любительский хор. Сейчасу нас в храме три хора: хор головщика Глеба Печенкина, хор наших прихожан и праздничный хор, образованный в 2016 г. по благословению митрополита Илариона (Алфеева) из студентов и выпускников московских музыкальных вузов. С певцами праздничного хора также ведем занятия мы. Матушка игумения Свято-Троицкого монастыря в Абхазии полюбила именно наонную традицию пения, а мы сделали на её основе переложение новых (т. е. новообрядческих, повсеместно принятых в нашей Церкви) молитвословий.

К.Е. Интересно, что матушка решила ориентироваться именно на наонную традицию, мне кажется, что ее петь сложнее, чем наречные песнопения.

В.Г. На самом деле, «наонъ» петь легче: она более вокальна, поскольку благодаря огласовкам в ней больше гласных звуков. Это изначальная редакция знаменного пения, а наречная традиция появилась значительно позже, она уже вторична. Наонная традиция – исконная; она изначально и органически связана со знаменным пением. Есть филологические, музыковедческие работы, в которых происхождение наонной редакции подробно исследовано и описано. Поэтому, когда говорят, что «наонъ» возник в 15 или 16 веке, – это неверно. Другое дело, что примерно в это время его стали систематически записывать, отображать на письме: вместо «ъ» и «ь» писать «о» и «е». Раньше «на онъ» существовал как устная традиция: огласовки полугласных передавались в живом опыте от учителя к ученику. Буквы «ер» и «ерь» вокализировали изначально, т.е. никогда не было такого этапа в древнерусском церковном пении, когда полугласные не пропевались бы : об этом говорит простановка над ними певческих знаков в певческих рукописях начиная с самых древних.

К.Е. Когда открываешь знаменные сборники наречной традиции, то кажется, что читать крюки легко, просто пой то, что написано, а от наонных сборников ощущение, что это пение построено на импровизации.

Д.Г. Возможно, Вы говорите о подголосках? Как раз в певческих сборниках они практически не отражены, а слышны уже в самом пении.

К.Е. Да, подголоски кажутся самым сложным моментом.

Д.Г. Действительно, в наречной традиции подголосков нет – за исключением пения в общинах липован и некрасовцев.

В.Г. Подголоски в наонном пении достаточно стабильны – это не то, что каждый раз ты импровизируешь заново. Многие попевки имеют определенные варианты подголосков. Эти подголоски можно петь или не петь, можно, чтобы один человек пел подголосок, а другие певцы – основную мелодию. Что же касается сложности той или иной древнерусской традиции пения – я думаю, что какой традициичеловек учился изначально, та и кажется ему более легкой. Это чисто психологический момент.

Другое дело, что одно из основных свойств знаменного пения – ритмичность, мерность шага – связано как раз с наонной редакцией: из-за огласовок в ней больше слогов, и каждому из них соответствует отдельный певческий знак. Такое распределение словесного текста по певческим знакам и обеспечивает равномерное движение напева. А в поздних редакциях знаменного роспева, как в никоновской, так и у старообрядцев-поповцев , эта мерность отсутствует. Огласовки были изъяты, поэтому в наречном пении получилось иное соотношение текста и знаков – «где густо, где пусто».

К.Е. Я скажу о своих субъективных ощущениях. Когда я слышу знаменное пение, мне кажется, что идет единый поток звука. Ощущение, что эта мощная волна звука льется, а ты просто в ней присутствуешь.

В.Г. Для меня особенно важна именно мерность знаменной мелодии. Эта мерность слышна даже неподготовленному человеку. Совершенно неожиданно для себя мы с Даниилом Александровичем услышали подтверждение этому от ребят, из которых не так давно был образован наш праздничный хор. Это, кстати, к вопросу о наших опытах обучения знаменному пению. У нас на приходе хотя и действует Патриарший центр, но прихожан немного. Храм Покрова в Рубцове – далеко не первый единоверческий храм в Москве, в котором возобновили древнерусские богослужения.

Поэтому все, кто хотел молиться в единоверческих общинах, давно уже являются прихожанами других храмов – или в Михайловой слободе, или на Берсеневке, или в храме свт. Николы в Студенцах. А мы открылись относительно недавно, и община у нас немногочисленная. Поэтому, когда встал вопрос о создании праздничного хора, стало ясно, что нужно искать среди молодых людей, музыкантов, не являющихся нашими прихожанами, и даже на тот момент единоверцами, заниматься с ними крюками и параллельно их воцерковлять. Конечно, первое время была «текучка»: не все были готовы к долгим службам по старому чину, к особым обрядам, отличающимся от новообрядных приходов, к тем строгим требованиям, которые традиционно предъявляются к церковным певцам. Но сейчас из тех, кто все-таки остался, сложился хороший коллектив.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Рубцове (Москва)

К.Е. В результате у вас получился миссионерский проект?

В.Г. Да, вышло так. Появление этого нового хора было связано и со статусом Патриаршего центра древнерусской богослужебной традиции, и с пожеланием митрополита Илариона (Алфеева), который иногда служит у нас старым чином: ему сшили облачение по старинным образцам, он знает древнерусский чин и интересуется древнерусской службой. Владыка сказал, что негоже митрополиту служить без хорошего хора.

К.Е. И вы в учебных заведениях делали объявления: «кто желает научиться, приходите»?

Д.Г. Да. Мы отбирали в хор ребят-музыкантов, прослушивали желающих из Гнесинской академии, Московской консерватории, Академии хорового искусства им. В.С. Попова, Института музыки им. А.Г. Шнитке, Института культуры. Кто закончил Гнесинку, кто Консерваторию, кто музыкальное училище. Сейчас почти половина хора – это студенты и выпускники народного отделения РАМ им. Гнесиных. Трое певцов из АХИ им. Попова.

В.Г. Некоторые из певцов нашего хора поют и в других храмах, все – в каких-то хоровых коллективах. Один молодой человек поет в известном фольклорном ансамбле «Казачий круг». И вот вместе с этим ансамблем он как-то раз был приглашен в Рогожскую слободу, чтобы петь на свадьбе. Перед застольем он попал на службу и услышал, как поют «наречь». Сразу же обратил внимание на разницу между наонным и наречным пением, на то, что в наречном пении слоги неравномерно распределяются в напеве, образуются большие внутрислоговые распевы, из-за чего отдельные фрагменты песнопений как бы «провисают». И общий ритм уже не тот, что в наонном пении.

К.Е. Эта ритмичность должна как-то совпадать с ритмом человеческого сердца, человеческого организма? Это связано с дыханием?

Митрополит Иларион (Алфеев) в храме Покрова в Рубцове (Москва).

Митрополит Иларион

В.Г. Думаю, да. Напев в наонной редакции организован так, что на одном дыхании можно спеть один или два мотива. Поэтому можно не беспокоиться о том, что дыхание вот-вот кончится. Благодаря этому мелодия разворачивается спокойно, в поступательном движении без убыстрений или резких замедлений. Один из участников нашего праздничного хора, аспирант АХИ, исследует композицию ирмосов. Онподсчитал, сколько слогов текста входит в каждую строку песнопения сначала с учетом наонных огласовок, а затем без них. В первом случае получилось, что в расположении строк с разным количеством слогов в том или ином ирмосе выстраивается определенная закономерность: например, в 1-м ирмосе Рождественского канона идет 4 строки по 10 слогов, затем предпоследняя строка из 6-ти слогов и заключительная из 13 ти. А в 6-м ирмосе в начале его чередуются 6- и 7-сложные строки, а в заключительной части – 7- и 4-сложные. И каждому слогу соответствует отдельный певческий знак. Ясно, что роспевщик (древнерусский композитор) специально продумывал, выстраивал форму песнопений. В наречной традиции этот принцип не сохраняется, получается иное количество слогов, они не только не совпадают с количеством певческих знаков, но и нарушается вся композиция. Мелодия песнопений остается узнаваемой, но ритмика, конечно, меняется.

К.Е. Я хочу на тему ритма попробовать рассуждать с привлечением историософского или религиоведческого материала, выйдя за границы только музыки. Во всех религиозных традициях, и в христианстве, в том числе, например, в исихазме, дыхательная техника признается важным элементом аскетики и молитвы. Можно вспомнить древнеиндийскую мистику с ее акцентом на первоначальный слог «Ом» и «Аум», который поется, и с этого начинается само мироздание. То есть опыт человечества свидетельствует, что как ты дышишь, в таком состоянии (мятежном или спокойном) ты и находишься, а это влияет на то, как ты предстоишь Богу. Дыхание меняет мировоззрение.

В.Г. Наверное, в глубине так и есть. Но если говорить о чисто практическом плане, важном для певца, то ты просто настраиваешься на какой-то мерный шаг напева и молитвы. И все песнопение ты его сохраняешь: нет сбоев, ускорений, замедлений. Нет неожиданно длинной или короткой фразы. Если короткие фразы все-таки есть, то в форме песнопения они объединены. При такой организации пения очень удобно следить за словами молитвословий, они не «проскакивают мимо» (что нередко случается в партесном пении), а «проходят чинным рядом». И вместе с тем в знаменном пении нет усыпляющего, «укачивающего» монотона, поскольку в службе чередуются песнопения разного склада: распевные и речитативные, неспешные и более подвижные.

Праздничный хор храма Покрова в Рубцове (Москва)

К.Е. Я все-таки хочу немного порассуждать в историческом или историософском ключе. Может быть, это будут какие-то фантазийные мысли. Не я одна заметила, что характер русского старообрядца, характер прихожанина обычной церкви и характер русского атеиста или агностика – представляют собой три разных типа. Старообрядец со своим характером резко отличается от прихожанина обычной церкви. Это заметно и обусловливает тот факт, что старообрядцы часто не воспринимают новообрядцев, для них они – люди «другой породы»: как бы ты ни старался, ты все равно не можешь вписаться в их круг, потому что твоя психика, твое тело живут в другом ритме, твои эмоции – работают иначе.

Д.Г. Современные старообрядцы сильно зациклены на внешнем. В прежние времена среди староверов были такие особенные люди, и я, когда воспитывался в церковном смысле, их еще застал. Сегодня это поколение, к сожалению, ушло. Новое поколение, которое пришло им на смену, не так уж сильно отличается от современных же «никониан».

В.Г. Я так понимаю, основным признаком людей той, староверческой «породы» была внутренняя сосредоточенность: они беспокоились о молитве, о жизни с Богом, а не о том, как их воспринимают «внешние». Да, в отличие от новообрядцев, ритуалу богослужения и вообще уклада жизни они придавали огромное значение. Хотя и среди старообрядцев, и среди новообрядцев были и есть очень разныепо своему духовному устроению люди.

К.Е. А как обстоят дела сейчас?

Д.Г. Современные старообрядцы – другие, они отличаются от поколения, которое ушло недавно, но представители которого еще были живы в начале 1990-х гг. Они отличаются и от новообрядцев, они своей особой «породы», но «те самые» и нынешние старообрядцы – различны. Это и по записям пения заметно. Наиболее достоверный и объективный показатель, даже для внешнего человека, – это аудиозаписи. Те записи, где запечатлено ушедшее поколение, хочется слушать, там чувствуется община, поющая единым духом, единым сердцем. Современные записи редко попадаются такого качества: в них чувствуется какая-то выхолощенность.

Митрополит Ювеналий Крутицкий и Коломенский совершает службу древнерусским чином в единоверческом приходе (Михайловская слобода, Московская область).

В.Г. Много внешнего момента, как будто всем видом они показывают: «Вот, мы поем по крюкам! Здорово! А вы не умеете».

Д.Г. Даже по звучанию более ранние записи отличаются от современных. Так, например, теперешние старообрядцы поют очень близко к тому, как поют те никониане, которые возрождают знаменное пение. Молодые певцы не перенимают особенности напева, которые очень индивидуальны в каждой общине. Я пел в разных общинах и отмечал для себя разные нюансы. В современном пении старообрядцев эти нюансы, тонкости услышишь редко. В те далекие времена у меня был кассетный диктофон, но я, увы, им редко пользовался. Было ощущение, что все это продлится вечно, эти люди, их знания и умения всегда будут доступны. Я и не представлял, что прямо на моих глазах уйдет поколение, которое хранило уникальные знания. Наверное, так люди жили до 1917 г.: что то витало в воздухе, какие-то нападки на монархию, но они не могли себе вообразить, что через два года монархия прекратится и будет другая страна. У меня тоже самое было в конце 1990-х гг. Я много ездил в экспедиции, и разговаривая с какой-нибудь бабушкой, носительницей традиции, я не всегда ее записывал. Та мне скажет: «Ну, доставай свою штуку-то! Будешь записывать-то, что ты там хотел записать?» А я иногда даже и не брал диктофон с собой – такая была уверенность, что эта эпоха традиции не кончится. Но она оборвалась сразу, резко, как только ушло это поколение. Больше, чем записывать на диктофон, я тогда старался слушать и общаться, впитывать в себя: не было ощущения, что все это надо срочно архивировать. Но почти все оборвалось мгновенно.

В.Г. Сейчас учебник Калашникова открыл, крюки выучил – и все, в пределах России приезжай хоть во Владивосток, хоть в Москву – везде поют практически одинаково, утратив индивидуальность.

Д.Г. А старики говорили: «по книгам и дурак споет», а вот чтобы выучить традицию, надо уже пожить в ней, погрузиться.

К.Е. Мне рассказывали о поколении людей, которым в начале 2000-х было около 90 лет. Им на смену пришла новая волна, они уже поют иначе. Молитва, которую имели прежние носители традиции (многие из них непрестанно молились Иисусовой молитвой), была как-то связана с ритмом знаменного пения.

В.Г. Они его чувствовали, может быть, сами того не осознавая.

К.Е. Они умели вписать себя, свое тело, свою нервную систему в этот ритм. А почему современные люди этого не могут? Может быть, ритм, который задает наш мир, этому препятствует?

В.Г. На самом деле, такая ситуация – утрата размеренности – не только в Москве, в больших городах – это по всей России. Например, даже во Ржеве, – казалось бы, это провинция, небольшой город в Тверской области, – но и у них появился некоторый «спортивный» налет, который особенно слышен в пении молодежи. А ведь среди старообрядцев есть молодые люди с хорошим христианским духом, которые хотят, чтобы все было правильно и хорошо, и они чувствуют себя некомфортно… Например, у нас есть знакомые старообрядцы из Рогожской общины, семейная пара, которые переписываются с нами, обсуждают общие певческие проблемы и вопросы изучения рукописей. Они занимаются 18-м веком, хотят петь ранние рукописи своей же, старообрядческой поповской традиции. Но это дело по большей части остается внутри их семьи, поскольку среди рогожских прихожан и на клиросе это ихувлечение не находит отклика и поддержки. Печальный факт: люди, ищущие чего-то, что находится не на поверхности, а в глубине традиции, выпадают из мейн-стрима, оказываются «за бортом», к какой бы деноминации и традиции они ни принадлежали.

К.Е. Как можно оценить ситуацию с пением в обычной церкви? У нас звучит композиторская музыка и обиход, в котором прослеживаются корни знаменного распева, например в ирмосах, или в 5-м,7-м,1-м гласах: мелодический рисунок тот же, что и в знаменном пении. Как понять наше духовное состояние, когда мы поем композиторскую музыку? Отличается ли оно от состояния, когда мы поем знаменный роспев? Я хочу понять, как человеку, молящемуся под композиторскую музыку, стяжать мирное и мерное состояние?

В.Г. Для этого лучше просто не знать знаменного роспева! Потому что ведь русские святые 18 в. не молились под знаменное пение. И под партесное пение тоже можно молиться, или можно смириться с его наличием при каких-то обстоятельствах. А если настроиться так: «Вот, они опять поют на 4 голоса!!! Безобразие!», то на душе будет тяжело. Но хору ведь надо петь, вот они и поют, как научены, как умеют, и молятся, как могут, часто искренно, глубоко. У этих людей сформировался только такой опыт – переживания божественного мира сквозь призму звучания партесной музыки. Получается, у всех свой звуковой образ богослужения, душа именно так воспринимает и получает утешение. Поэтому надо очень аккуратно к этому относиться, не смущать людей.

Это, конечно же, не значит, что не нужно стремиться узнавать историю русского церковного пения во всей ее полноте, что прихожанам «партесных» храмов нужно «убегать» от знаменного роспева. Наоборот: человек, который хочет научиться молитве, будет стремиться к тому пению, которое рождено самим богослужением, глубоко сродно ему, а не к тому, которое переделано из кантов, хоралов, сонатных форм и полифонических этюдов. Будет стремиться к молитве, которая рождается благодаря, а не вопреки музыкальному материалу. Но если другого варианта, кроме гармонического пения услышать негде – то поешь и поешь себе обиход или композиторские сочинения, и воспринимаешь такое церковное пение как данность, поскольку сравнивать не с чем. Но как только соприкасаешься с древнерусской традицией – сразу же появляется альтернатива.

К.Е. Получается, что знакомство с древнерусской традицией провоцирует некоторый конфликт? Ставит проблему внутреннего выбора?

В.Г.Если человек не воспринимает певческую составляющую службы как нечто значимое, он, может, и не заметит разницы между партесным и знаменным пением. Но если человек более внимателен, да еще и имеет какое-то музыкальное образование или даже просто опыт музицирования – не заметить разницы уже не получится. Нередко такой внимательный человек ясно ощущает преимущество знаменного пения перед партесным, его бόльшую органичность для церковной службы, и иногда спустя какое-то время даже переходит к древнерусскому образу молитвы и пения. А если этот человек к тому же и поет в храме – да, безусловно, он оказывается перед выбором. Другое дело, что не все и не всегда бывают в этом выборе до конца последовательны: гораздо чаще люди идут на компромиссы в пользу привычки и личного вкуса. К тому же, чтобы освоить знаменное пение, нужно приложить немало сил и времени… Куда проще продолжать петь партес.

В моей жизни такой внутренний конфликт все же грянул. Я довольно много лет провела на обычном партесном клиросе, а знаменным роспевом стала заниматься уже в институте (ПСТГУ, тогда ПСТБИ). Взяла знаменное пение как материал дипломной работы, потом сделала диссертацию. И чем дольшея сидела в рукописном отделе ГИМа, изучая рукописи, тем острее становился диссонанс между тем, какой служба должна быть, и тем, какова она в действительности. Тогда я была регентом в храме свт. Николы в Кленниках, это совсем недалеко от Исторического музея – пешком самое большее минут 15. И вот часто получалось так – работаешь в архиве, а потом идешь на партесную службу. И у всех праздник, в простоте и духовной радости, а у меня расстройство… Потому что занимаясь с рукописью, невольно всегда ее пропеваешь, она звучит у тебя внутри. Когда знаменное пение так вот впрямую сопоставляется с партесом, последний может восприниматься как если и не карикатура, то какой-то лубок, что-то очень упрощенное и облегченное. Иневольно возникают мысли о том, насколько нужно быть бесстрашным, чтобы такое легковесное пение приносить Богу. Умом понимаешь, что на службе все должно быть так, как у древних, а в реальности это невозможно: тогда я была связана обязательствами перед настоятелем и певцами. А очень уж активно пропагандировать древнерусское пение в том храме не приветствовалось. Довольно скоро этот мой конфликт, слава Богу, разрешился моим переходом в старообрядный Покровский храм.

К.Е. Композитор Владимир Мартынов, который написал музыку к фильму «Остров», говорил о перепадах бытия между обществом традиционного и модернистского типов. Как тут быть? Или не задумываться и делать свое дело?

В.Г. Бывают разные обстоятельства. Понимание того, что нужно, например, по-древнерусски петь и молиться, почти всегда приходит раньше, чем возможность так и сделать: взять и пойти в соответствующий приход. Например, в семье отец пришел к такому пониманию, а вся семья – супруга, дети – этого его взгляда не разделяют. Или же храм, где пение знаменное, находится далеко, и ездить туда с детьми трудно. Нехорошо было бы из-за этого разделяться.

Д.Г. Это вопрос скорее о внутреннем состоянии человека. Еще Достоевский говорил, что если человек чем-то хочет заниматься, он всегда найдет для этого время и возможность. Это относится ко всем временам и ко всем поколениям. Человек, который ищет, найдет. Но часто нужно бывает сначала потерпеть, а уж потом могут и обстоятельства поменяться.

Певчие единоверческого прихода Михайло-Архангельского храма (Михайловская слобода, Московская область).

К.Е. Я наблюдала несколько раз, что люди сопротивлялись знаменному роспеву.

В.Г. Это во многом зависит от воспитания. Порой бывает так, что человек, встречаясь с древнерусским пением, рассуждает примерно так: «Я воспитан на другом пении, и я не откажусь от привычного мне партеса. Нас учили так, и мы будем хранить заветы отцов». Согласитесь, рассуждение вполне в старообрядческом русле – в консервативном, по крайней мере. И содержит в себе понятие о верности, хотя и не отличается глубиной исторического сознания, знанием истории Русской Церкви. То есть получается такое «старообрядчество наоборот».

Д.Г. Есть люди, которые даже не узнàют песнопение, если его спеть знаменным роспевом.

В.Г. Когда я еще регентовала партесным хором, был такой случай. Я оказалась на клиросе в небольшом, вновь открывшемся храме. Приход образовался из людей, которые раньше ходили в храмы, не закрывавшиеся в советское время, такие как Елоховский собор, например. Они привыкли Великим постом слушать «Покаяния отверзи ми двери…» исключительно А. Веделя. Мне песнопение Веделя не нравилось, а главное, в нашем хорике не было достаточного количества певцов, не было тенора, баса. И когда приблизился пост, мы спели «Покаяния…» Киевским роспевом – он гораздо проще: простой монастырский напев в терцию. Батюшка был доволен, и я тоже, а через некоторое время, уже после службы,он вдруг просит спеть в другой раз Веделя. Оказалось, что к нему подходили бабушки, не эстеты из неофитов, а постоянные прихожанки, и жаловались: «”Покаяния”-то не было!». Батюшка им пытался объяснить, что было, но бабушки ни в какую не соглашались: «Мы точно знаем, какое должно быть “Покаяние”!». Они всю жизнь слышали слова этого песнопения только в сочетании с музыкой Веделя, и у них сложился совершенно определенный образ «Покаяния», когда под музыку Веделя надо вставать на колени. И это сочетание вызывало в их душах то самое великопостное расположение. За ночь мне пришлось сделать трехголосное переложении е Веделя для нашего скромного состава, и назавтра все встало на свои места.

Д.Г. Они ждут именно этого момента службы…

В.Г. Нельзя сказать, что знаменный роспев спасителен, а партес – препятствует спасению. Недаром богослужение разных поместных Церквей имеет различия, в том числе, и в пении: у людей различных национальностей различны и темпераменты, у всех разная психика и органика, в конце концов, разные эстетические традиции. Поэтому существует большое количество церковно-певческих традиций: грузинское пение, греческое, арабское, григорианское, знаменное...

К.Е. В России есть тенденция «застолбить» что-то как одну единственную истину? Мы старообрядцы по природе?

В.Г. Мне кажется, такая тенденция есть. Это национальная особенность – объявить нечто единственно правильным. Старообрядцы объявляют таковым знаменное пение, новообрядцы, в свою очередь, – партесное. Но, конечно, нужно отдавать себе отчет в том, что партесное пение по происхождению украинское и несет в себе совершенно определенную эстетику, не родную для московитов. Оно было завезено сюда искусственно, навязано по приказу сверху и все собою заполнило, вытеснив исконно русское знаменное пение на периферию церковной жизни. И стало на Руси такой вот культурой-оккупантом. Тем не менее, в самом партесе как явлении общемировой церковной культуры ничего отрицательного нет: просто все должно бы быть на своем месте.

К.Е. У русских в крови сидит протяжный, мощный знаменный распев, и только на него потом ложится партесное пение, от этого сочетания получается такое немного нагруженное, тяжеловесное звучание партеса. На Украине партес поют очень органично, светло, быстро, совсем не так, как его поют в России.

В.Г. Да, можно вспомнить тот же киево-печерский обиход, столь естественный для Украины. Он настолько витиеват и подвижен, причем не только в мелодических голосах, но и в нижних партиях, что в России его трудно петь даже профессионалам. Между тем, на Украине его поют простые монахи.

К.Е. Что касается людей, которые воспитывались в религиозной традиции. Они сильно отличаются от неофитов?

В.Г. Да. Трудно перепутатьчеловека традиционного воспитания с тем, ктобыл крещен в 1990-е или 2000-е годы.

К.Е. Я чувствую, что в случае человека традиционной культуры имеет место другая органика. Либо человеку нужно много молиться, чтобы дойти до такого состояния, которое естественно для традиционного человека?

В.Г. Молиться не о том, чтобы стать традиционным?..

К.Е. Нет, просто молиться, конечно, молиться Богу, приносить покаяние. Эта молитва и дает перерождение душе. Может быть, традиция – это и есть такая отелесненная молитва? Каков основной признак традиционного человека?

Д.Г. Цельность. Внутренняя гармония. Дело в том, что традиционный человек не поставлен перед необходимостью выбора, он действует согласно канонам традиции, согласно тому, как он воспитан. Он свободен от необходимости каждый раз моделировать ситуацию и свое поведение в ней. Мы же, люди, лишенные традиционного воспитания, выросшие не в христианском, а в секулярном мировосприятии, каждую ситуацию в жизни как бы воссоздаем заново, нам нужно каждый раз принимать решение: это правильно или неправильно, согласно с заповедью или нет. Поэтому у современных людей так велико напряжение – эмоциональное, интеллектуальное, внутреннее – чтобы не ошибиться. Ведь в нас с глубокого детства запущены механизмы вовсе не христианской, а совсем иной модели поведения: «Кто сильный, тот и прав», «Человек человеку – волк». Современный человек не целен, внутренне расколот и разбросан.

Кадр из фильма «Раскол» (Режиссер Н. Досталь, 2011 г.)

К.Е. Мы постоянно находимся в ситуации экзистенциального выбора? У нас, получается, постоянный раскол с действительностью? Но ведь известно, что раскол сознания – это болезнь, в некотором роде, шизофрения. Недавно вышла на греческом языке книга богослова Корнакари «Шизофрения или аскетика». Может быть, поэтому существование современного человека так мучительно, болезненно для него самого и окружающих – он как бы повисает в воздухе, не укоренен в традиционной почве? Может быть, в этом и состоит ценность древнерусской культуры и пения, что они дают нам возможность прикоснуться к цельному образу жития, почувствовать исцеленность нашего естества?

В.Г. Да, нужно понимать ценность, хотя бы культурную (не говоря уж о духовной), знаменного пения. На Западе, например, присутствует осознание научной и культурной ценности григорианского пения. Григорианское пение, хотя и мало востребовано в богослужебной практике, но безоговорочно признается культурным достоянием нации. Поэтому относятся к нему бережно, изучают… есть научные и церковные центры, которые этим занимаются. Ни у кого нет сомнения, что его нужно изучать и реконструировать, даже не касаясь собственно молитвы и духовных практик. У нас же почему-то на церковное пение смотрят чисто прагматически: как на звуковое сопровождение службы, которое должно быть удобным, простым и привычным. Торжествует чисто утилитарный подход: мол, зачем вся эта древность, раз сейчас так никто не поет. И почти ни у кого нет потребности прикасаться к какому-то там иному образу молитвы… (Ну, разве что, для разнообразия надеть греческие скуфьи и фелони и сказать пару возгласов по-гречески. Хотя даже и такой чисто ребяческий подход все же отражает живущую в глубине души тягу к традиции, которая имеет более глубокие корни, нежели новообрядная! Но зачем же греческая традиция, а не наша?!)

Д.Г. Возродить древнерусскую богослужебную традицию и духовную культуру в рамках РПЦ как раз и пытаются единоверческие приходы, но у них до сих пор нет никакого особого статуса, нет епископа, который знал бы специфику таких приходов. В уставе нашей Церкви отсутствует положение о старообрядных приходах. То есть в единоверческую общину вполне могут назначитьно вообрядческого священника, и он переведет приход на новый чин служения. А несогласные вынуждены будут уйти. Янадеюсь, что все это все-таки временная ситуация, но совершенно непонятно, зачем она затягивается: ведь этот вопрос уже поднимался на Синоде и был отклонен. Но наше дело – работать, а остальное в руках Божиих.

К.Е. А когда знаменное пение становится органичным выражением чувств, молитвы?

В.Г. После того, как оно перестает быть экзотикой, делается привычным. До тех пор, пока любое, пусть самое традиционное, пение – хоть греческое, хоть грузинское – для конкретного человека непривычно – оно будет отвлекать его от молитвы.

К.Е. Какой выход? Как нам восстановить эту традицию? Или она уже не восстановима? Терпеть и ждать?

Д.А. Наверное. Изучать, петь и ждать смены поколений. С одной стороны, чтобы дети выросли в знаменном роспеве, а с другой – чтобы пришло поколение людей, менее подверженное инерционному мышлению.

К.Е. То есть вопрос церковной традиции – это во многом проблема поколенческая? Те люди, которые сейчас пришли в Церковь, в основном, не горящие духом, обыденные...

Д.А. Я думаю, именно они сейчас являются законодателями вкуса, который они выдают за церковный, не зная глубоко ни истории, ни музыки. Надеюсь, это временное явление.

К.Е. То есть, должна накопиться какая-то энергия, чтобы потом произошла вспышка? Чтобы снова возгорелась ревность, любовь к божественным предметам, благочестие? Чтобы возродился, например, широкий интерес к знаменному пению, как в свое время возродилась потребность именно в древнерусской иконе, а живописные изображения Бога и святых сейчас мало кому интересны.

В.Г. Нужно произволение людей и большой труд. Чтобы распространился знаменный роспев, мало желания: нужны выверенные подораскольным источникам певческие книги, учебники, нужны учителя знаменного пения, методики, упражнения. Этого пока нет, но потихоньку дело делается. Сейчас исследования и певческие книги издаются, но, к сожалению, мизерными тиражами, рассчитанными исключительно на людей, которые купят их сейчас. Такой вот недальновидный и коммерциализированный подход. Но ведь будут и другие люди, а материалов этих будет уже не достать… Короче говоря, возрождение культуры не должно определяется вкусовыми предпочтениями того или иного человека, чиновника.

Д.Г. Вот был советский строй, но в 1980-е годы появилось ощущение, что он скоро хизнет. Это старое слово – «хизнет». А в 1950-е годы никто и представить не мог такого. Только старцы знали. Сейчас тоже самое: мы не знаем будущего.

К.Е. Есть страх, что на место сегодняшнего теплохладного поколения придут те, кто еще хуже…

Д.Г. Может быть, хуже, может быть, лучше. А что, уже известно, что будет только одно поколение? Я не думаю, что возврат к традиции будет у нас повсеместным: дважды в одну реку не войти. Но я думаю, и многие надеются на это, что будет новая волна интереса ко всему духовному, к древнему, к аскетике. Лично для меня очевидно, что партесная культура себя изжила, совершенно так же, как и старая религиозная живопись: теперь есть запрос на древнерусскую икону, а на живописную – почти нет. Я думаю, рано или поздно это должно произойти и с пением.

Интервью подготовила
К. Б. Ермишина

Возврат к списку